Я, Ковальчук Ольга Ивановна, родилась 23 июля 1923 года в селе Ильинка Одесской области Одесского района, т.е. пригород, 16 км от Одессы. Жила в Ильинке до 1938 года, где окончила 7 классов. Родители мои – отец Ковальчук Иван Романович, 1886 г., мать Ковальчук Евдокия Петровна (урожденная Солоденко).

Евдокия Петровна Ковальчук (Солоденко), 18-20 лет

Родители занимались сельским хозяйством: была своя земля, коровы, лошади, овцы, свиньи, куры, индейки. Был, соответственно, весь сельхозинвентарь, телеги и прочее. Себя я помню с 1927 г., т.к. в этом году умер дедушка (папин отец) и я помню, как его хоронили когда были абрикосы, значит, где-то в июле. Помню еще случай в 1928 г, когда меньшей сестренке было около годика, меня с ней оставили дома, сами уехали в июле убирать початки кукурузы, а сестренка обожглась и сильно плакала, старшая сестра была в школе.

Жили мы в это время в старом доме, очень ветхом, но было много надворных построек. Все строения там из известняка (такой камень), который режут под землей в так называемых шахтах. Такая шахта расположена километров пять от Ильинки. Новый дом тоже с такого же камня. Жилы мы в то время вроде неплохо, к нам еще перебралась жить мамина сестре Евгения Петровна Солоденко. Она была, в то время, моложе мамы на 5-10 лет. Она помогала в доме маме, а также в ведении всего хозяйства. Так мы жили до зимы 1929 года. В декабре или начале января 1930 года прошло собрание в селе где мы жили. В Ильинке прошло общее собрание, организованно приезжали коммунисты из Одессы для организации коллективизации и решили выделить кулаков. И этих кого наметили, то есть более состоятельных хозяев, у кого было хорошее хозяйство, а также постройки, т.е. хорошие дома и другие строения. А у родителей был построен новый хороший каменный дом, но еще недостроенный. Дом был, и другие строения, все под одинаковым железом, и в доме деревянные полы, а в старом доме полы земляные мазаные глиной. Вот именно в декабре и январе у нас все забрали! Коровы, лошади, овцы, свиньи и даже куры, зерно. Конечно, и новый дом, и остальные постройки. Все стали использовать их как колхозные склады. А отца и еще три семьи выслали на соловецкие острова, строить Беломорканал. В это время у нас была семья уже из четверых детей: Люба – 1920 г, я, Ольга – 1923 г, Ваня – 1925 г, Вера – 1927 г. Мама была беременная пятым ребенком Колей, который родился в мае 1930 г. Когда папу выслали, а хотели выслать всю семью, т.е. и маму, и детей. Но кто-то все же был человеком и маме посоветовал подать на развод, и нас оставили на месте. Остались жить в старом доме, а в одну из двух комнат, которые были, поселили председателя колхоза, который организовался. Нам оставили 2 коровы, несколько овец, свинью и кур. А какой ужас был, когда увозили отца – дети плачут, мама кричит, соседи плачут. Маму все время поддерживала во всем тетя Женя. Она вообще была женщина очень сильная и волевая. После организации колхоза в Ильинке открыли детский садик, куда ходили дети. В детский садик ходила и я, но это было, в основном, летом. В 1931 г. дети шли в садик, в основном. Там были дети моего возраста, и нас записали в школу. В школе я училась хорошо, в классе было около 30 учеников. Учителя часто менялись, так что учителей первых четырех классов я не помню. Помню только Овдия, который в дальнейшем стал директором школы. С четвертого класса я уже помню учителей. По русскому Ольга Федоровна Шевченко, математика Черкасов, история и география Овдий, физкультура, военное дело Олекса. Школа была маленькая. Всего было четыре учебных класса, учительсская и квартира директора. В школе было печное отопление, топили соломой. Был у нас стрелковый кружок. Изучали винтовку и ходили стрелять. Была у нас волейбольная площадка, играли в волейбол. При школе был огород, затем там разбили клумбы и высадили большой и хороший фруктовый сад: абрикосы, яблони, груши.

Отца выслали на Соловецкие острова где он пробыл 2 года, затем он оттуда сбежал. Жил он не дома, а в Одессе. Работал на кондитерской фабрике кучером. Нам сначала не говорили, он приезжал домой только ночью, чтобы его никто не видел, а нам наказывали никому ничего не говорить. Так он там проработал около года по поддельным документам. Затем на него донесли родственники хозяйки, у которой он жил на квартире, и его снова отправили в 1933 году на Колыму, где он отбывал свой срок 5 лет, который ему назначили при высылке. Я училась уже в третьем или четвертом классе, когда отец приехал с Колымы. Он очень поощрял учебу и я училась хорошо. Снова отец пошел работать на кондитерскую фабрику на ту же работу, уже под настоящем своим именем и фамилией. В 1935 г. Люба закончила 7 классов и поступила учиться в ФЗУ при кондитерской фабрике. Окончив его, стала работать в карамельном цехе, где работала до начала войны. Когда началась война, фабрику эвакуировали. Отца забрали в трудовую армию. Мама взяла меньших детей, Веру и Колю, и поехала в Ильинку. Мы – Люба, я и Иван – остались в Одессе. Иван работал, ему уже было 16 лет, я закончила 10 классов. Одессу стали ежедневно бомбить. Одессу окружили гитлеровские войска. Ильинка была линией фронта, и мы о маме с ребятами ничего не знали. Когда немцы подходили вплотную к Одессе, защитники города взорвали дамбу на Хаджибеевском лимане, и затопили перешейки. Таким образом, Ильинка была отрезана от Одессы. Когда в Одессу вошли в сентябре или октябре рымыны (не помню точно), мы еще не могли попасть в Ильинку до декабря, и ничего не знали о маме с ребятишками.

Папу снова взяли в милицию по доносу, что он убегал с выселки, где он должен был отбывать 5 лет. Его снова судили и отправили на Колыму. Когда папу снова выслали мы стали жить плохо, ведь когда он работал на кондитерской фабрике он получал паек продуктов, которые он привозил нам. А 1933 г. был очень тяжелый. Был сильный голод. Но у мамы были золотые вещи и золотые деньги, ей достались от ее отца и матери, а деньги подарила ее бабушка. Да еще были обручальные кольца папы к маме маленькие, брошка, серьги и детские крестики, подаренные крестным отца (братом), он был нашим крестным отцом. Он нам все время помогал, когда не было отца. Мама с тетей Женей ходили через день в Одессу, носили молоко на продажу. Несли молоко в бидонах 10-12 кг в мешке на спине, а также золотые вещи в «торгсин», так назывался магазин, где принимали драгоценные металлы и давали чеки, на которые можно было там купить всякие продукты: хлеб, муку, крупу разную, сахар. И вот этим мы жили очень скудно. Ведь было 5 человек детей; мама и тетя работали в колхозе. Люба была старшая дома и все делала, да еще ходила за обедами, которые давали колхозникам в виде супа с какой-нибудь самодельной крупой. Я пасла коров, потому что я коровы пригоняла на обед доить, чтобы молоко уносить на продажу в Одессу, где покупали хлеб и крупу. Коле шел третий год, он ходил в ясельки. Его надо было водить на другой конец деревни. Он был полненьким и хорошо ел, и его накормили в садике солью, чтобы меньше ел, и он сильно болел. Его водила, а больше носила его, Люба, а один раз она обожгла руки супом, который носила с колхозной кухни. Она не могла нести Колю в ясельки, и пришлось его тащить мне. Он был тяжелый, мне тяжело было его нести, а также он не хотел. Тогда я взяла крапиву и отхлопала его по попке. Он побежал и сильно кричал. Женщины увидели и стали на меня кричать, я плакала вместе с Колей. Ваня с Верой ходили в садик. Я, как уже писала, пасла коров, но не только свои две коровы, а еще коров десять родственников, и бабушкины. И была у меня корова Ольги Васильевны, звали ее Мурочка. Ольга Васильевна закончила институт благородных девиц. Я не знаю, чья она дочь, наверное, какого-нибудь помещика или капиталиста. Она знала французский язык. Она была очень странная, одета плохо, неряшливо. Жила она у псаломщика (второе лицо в церкви) где было много детей. Ольга Васильевна была всегда голодная сама, а корове давала сахар и печенье, и все время почти была со мной на пастбище, боялась, что я ее Мурочку обижу. Я пасла коров два лета, когда не ходила в школу, т.е. с мая по сентябрь. И вот осенью в 1933 году, где-то в сентябре или в октябре, обожгла сильно ногу, вылила на ногу кипяток. Ожог был сильным, я не ходила в школу недели две, лежала на припечке одна, мама ходила на работу, а я совсем не ходила. Вот так я прожила два лета с коровами и мало что помню об этом. Осенью 1934 г. приехал папа, т.к. отбыл в ссылке 5 лет. 1934 г. после голода был урожайный, стало жить лучше, хлеб стали продавать в магазине. Отец снова стал работать на кондитерской фабрике, получал деньги, стало жить получше. 1934 и 1935 я помню плохо. Запомнила конец 1935 г. В 1936 г. у нас появилась новая учительница по русскому языку, и она же классный руководитель. Это была Ольга Федоровна Шевченко. Она была очень красива, аккуратно и со вкусом одевалась. Я и сейчас ее вижу перед собой – черные жгучие волосы красиво причесаны. Она часто носила кофейного цвета берет и шелковое, с рисунком, коричневое платье с рукавами по локоть. Фигура у нее была очень хорошая, стройная, и вся как-будто вылита с чего-то. Очень умная. Жила она одна, мужа у нее не было. Жила в доме учителя, занимала одну маленькую комнатку. Там жили все учителя, только директор жил в школе. Директор школы Овдий, имя и отчество не помню. Он был женат на техничке школы Варе Шевченко, у них было 5 или 6 детей. Математик был Черкасов. Еще были учителя младших классов Овекса и Антонина, фамилии я их не знаю. При школе был большой двор и сад, который я уже описывала. Во дворе была волейбольная площадка, где мы со старших классов играли, в том числе и я. И в школе был стрелковый кружок, где было человек 10 мальчишек и нас двое – я и Нина Войтюк, моя лучшая подруга. Вообще, когда я пошла в школу нас в первом классе было человек 30, а до выпускного седьмого дошло только где-то 15-17 человек. Девчонок было 5 человек, я их всех помню по фамилии: Я, Ковальчук; Войтюк Н.К., Мылинская М., Гоготенко Тамара, Попольчан Мария. Закончили мы школу, т.е. 7 классов. Я и Нина Войтюк поехали в Одессу в 8 класс, Муся Мылинская в училище, Тамара вышла замуж, Мария осталась в Ильинке. Человек 5-6 ребят пошли учиться в механический техникум, один в летное училище, один в музыкальное училище. Мы сразу перед окончанием школы, только не помню в каком году, ездили в Одессу в Украинский театр и фотографировались всем классом с Ольгой Федоровной. Но вот жаль, что фотография не сохранилась. Выпускной вечер не помню. Был еще в школе молодой учитель, не помню имени и фамилии. Мы с Ниной были в клубе в кино, а потом меня провожать пошел тот учитель. Ребята с нашего класса Ипполит Матвеенко и Коля Останчук пошли за нами. Подошли к нам и говорят, давай «кинем на него по каменцу», и ушли. А на следующий (год) я поехала в Одессу устраиваться в школу. Мы с Любой обошли все близлежащие школы. А мест в школах на украинском языке нет. Тогда Люба пошла в ОБЛНО, и нас направили с Колей в 99 школу на Ближних Мельницах, куда надо ездить на трамвае №10. Вера и Ваня были определены в школу напротив канатного завода, это рядом, на улице Водопроводной. Перед тем, как нам переехать в Одессу, отец купил квартиру у студентки Банковского института, она окончила институт и поехала на работу. В этой квартире была метров где-то 16 комната, и кухня без окна 12 квадратных метров. А жили в ней 7 человек. Спали в комнате: на одной кровати мама с папой, на второй я с Верой, Люба на диване. В комнате еще стоял большой стол, сервантик маленький, сервант и шифонер, тумбочка под книги. На кухне стояла койка где спали Ваня и Коля. Печь была, и стол, да 2 стула. Вот так на куче и спали, и уроки учили, ходили в школу в первую смену. Люба работала посменно. Мама была дома. Отец работал на кондитерской фабрике, на площадке, кучером. Машин было тогда мало, а в основном все подвозили на лошадях. Отец работал день и ночь если приходили вагоны с сахаром. Возил сахар на склад, конфеты, бисквиты. Не помню, сколько зарабатывал денег, но жили скудненько, Люба тоже не много зарабатывала.

Я училась в украинской школе. В классе я познакомилась со всеми учениками. Я плохо разговаривала на русском языке. В деревне я разговаривала как все, а здесь, на уроке, все предметы на украинском, а на перемене разговаривали на русском языке. Сидела я на парте с Шурой Синоренко. Она жила на мельницах. У них был свой дом, хороший сад, я к ним ходила. Шуру освободили от экзаменов из-за болезни сердца. Близко познакомилась с Верой Кондрицкой, Люсей Юшковой, Валей Хижняк, Ольгой и Володей Русс. Мы всем классом окончили 8 и 9 класс, перешли в 10 и где-то осенью 1940 года нашу школу забрала воинская часть, которая была рядом со школой. Нашу школу перевели в здание по ул. Болгарской. Младшие классы, кто поменьше, перевели в маленькую старую школу. В новой школе я познакомилась с Ниной. Она жила на дальних мельницах, т.е. близко от этой школы. Мне приходилось тоже ездить на трамвае №11, или ходила пешком. Как сдала экзамены в школе плохо помню. Помню, как готовились по русскому, писали сочинение. Готовилась с Нюсей Юшковой, она была хорошая ученица. В 1940 году летом я познакомилась с морячком Сергеем, он был в отпуске, а вообще служил во флоте, в Севастополе, мы переписывались. Все время, как приехала в Одессу, я очень дружна была с Люсей Сказкевич. Она была дочерью тети Ани, у которой отец жил на квартире. В 1940 мы с Люсей познакомились с Мишей Лесковым и Федей, фамилию его не знала. Ребята оба работали на кондитерской фабрике, в халвичном цехе. Они оба закончили ФЗУ, то же что и Люда. Михаил стал за мной ухаживать серьезно. Он высокий, стройный, волосы соломенного цвета, кучерявый. Все лето встречались на переулке где мы жили. Мы с Люсей поставили койку во дворе и спали там, т.к. приходили домой поздно, родители не видели когда мы приходили. Когда начинались занятия в школе свидания прекращались.

Люся училась плохо, закончила 6 классов и школу бросила, пошла работать на кондитерскую фабрику, в дрожжевой цех. Мы знакомы были также с ребятами из соседнего двора – Толей Лалакиным, двое Жуковых, они тоже выходили вечером на улицу. Вечером сидели на скамеечке. Подросли соседские девчонки Ольга и Надя Дюк и Валя Складановская. Была еще Мария Ташенко, она была старше 1920 года. Она летом уезжала в деревню. Люся у меня была лучшая подруга. Мы ходили вместе в кино, а когда я учила уроки она просто сидела у нас. Условия жилищные у нас были плохие, так что условий для учебы не было. Когда было уже тепло на улице старались уйти во двор в садик, который был недалеко от нашей квартиры. Иногда ходили в оперный театр, украинский, русский, но это редко, только когда билеты давали Любе на работе. Ходили еще просто гулять по городу, обязательно пешком – или по улице Ленина (Ришельевской), или по Пушкинской до Дерибасовской. На Дерибасовской вечером гуляло много молодежи. С Дерибасовской можно было выйти на бульвар Фельдмана, там тоже было много гуляющих людей, стояли скамейки в несколько рядов. Здесь очень красивый вид на море и Одесский морской порт. В конце бульвара было красивое здание, Дворец Пионеров. Там очень красиво внутри. Я там была со школы. Там был большой, очень красивый, зимний сад. В другом конце бульвара находился Облисполком. Еще на бульваре был клуб моряков, которых, естественно, там всегда было много. Молодежь назначала свидания именно здесь. Еще вниз к порту спускалась лестница, так называемая Дюковская. В этой лестнице ровно 100 ступенек. Перед лестницей памятник Дюку с протянутой рукой и пальцем, указывающим на море. Напротив Облисполкома памятник Пушкину. Когда выходили с бульвара вверх – небольшой садик около оперного театра. Оперный театр в Одессе очень красивый и снаружи, а внутри вообще неописуемой красоты. Около оперного театра недалеко оперетка. Гуляли мы по городу как только было время, а в выходной обязательно. Время у меня свободного почти никогда не было в учебном году. Много надо было читать по литературе. В ближней библиотеке ничего не было, и надо было ездить в публичную библиотеку. В 1940 г. весной нас перевели со школы, которая была на ближних мельницах, в школу на ул. Болгарская, в ней я и заканчивала 10 класс – нас туда перевели, но учителя остались с прежней школы. Выпускной вечер был назначен на 21 июня 1941 г. я на вечер ходила, но была там недолго. Мне Люба купила маркизет в цветах и сшила мне платье на выпускной у Любиной портнихи тети Зины, которая жила на Пироговской улице. Платье получилось красивое. Юбка была в складку, до талии, удлиненная, на груди вставочка и белый бантик, рукава широкие на манжетке и вот идем домой в новом платье и встречаем Михаила. Он восхищается мной и назначает свидание на завтра, собрались куда-нибудь пойти. Мы уже несколько времени с ним не виделись, были экзамены. Но утром объявляют войну. А к вечеру уже объявляют тревогу. Все закрывают, по радио объявляют везде закрывать свет. Но мы с Мишей идем в город. В городе возле памятника люди все бегут куда-то, плачут.

Передали по радио всем мужчинам призывного возраста явиться на призывные пункты. До какого возраста я не знаю, но папа было тоже призван, в трудовую армию. Одессу с первого дня начали бомбить. В нашем районе призывной пункт был, в школе, недалеко от вокзала. Это было большое 2-хэтажное здание, огороженное металлической оградой. Была эта школа на улице Свердлова (Канатной). Мы, вся наша семья, там были, потому что папа был там. А мы с Люсей еще провожали знакомых ребят, в том числе и Мишу с Федей, с которыми мы встречались. Там долго их собирали. Они проходили комиссию, формировали их. Было очень много людей. Плач, слезы, наказы провожающим. С наших знакомых Михаила не взяли, у него оказалась одна нога болела, т.е. он хромал, но так незаметно, что мы и не знали. Остальных всех знакомых ребят забрали на войну. Это было ужасно – прощание, крики, плач, и это тянулось, мне теперь кажется, с неделю, а затем их всех отправили оттуда, и никто не знал куда. Михаил пришел попрощаться и уехал в деревню к маме она жила где-то под Первомайском. К сожалению, я не помню район и деревню, ведь я с ним все время оккупации переписывалась. Сразу, как отправили мужчин, стали все предприятия эвакуировать. Я не работала и не знаю, как эвакуировались другие, только помню – мы с сестрой пошли на фабрику, где нам дали в ведрах варенье смородиновое, апельсиновые цукаты и сгущенное молоко по полному ведру. Все с фабрики эвакуировали. К фабрике еще относился бисквитный цех, но где-то отдельно, он еще работал и Ваня работал на отцовой площадке, на лошадях, возил бисквиты. Отец ведь работал на кондитерской фабрике на площадке, запряженной лошадьми, он возил все. Что надо было на фабрике. Мама с Верой и Колей уехали в Ильинку, там жили все, вместе с папиными родственниками. В магазинах постепенно все продукты исчезали, на базаре ничего не продавали, потому что никто ничего уже не привозил. Хлеб в магазине еще продавали. Есть было нечего, только то что дали нам на фабрике, да еще Иван иногда привозил бисквиты. В поле все осталось неубрано, но ведь это далеко, а уже бомбили ежедневно. Очень много падало бомб. Все время бросали бомбы на вокзал, а это совсем близко от нашего дома. Одна бомба упала на Александровском переулке, это совсем рядом с нашим домом. Страшно было, особенно в многоэтажных домах. Было уже много случаев, что бомбы попадали в 2-х и 3-х этажные дома, и людей засыпало живьем под обломками домов. Во всех домах во дворах были выкопаны траншеи, и во время бомбежек туда прятались. Я боялась сидеть во время бомбежки в траншее, потому что были случаи попадания прямо в траншею. Во дворе у нас была конюшня где стояли лошади, и мы были там. Дома во время бомбежек не находились, а смотрели куда падали бомбы. Было очень страшно, когда летели бомбы, гудели самолеты. А когда в сентябре фронт начал продвигаться ближе к Одессе, то стало слышно выстрелы, а затем стали уже лететь снаряды на город. Мы с Любой поехали на трамвае в сторону Люстдорфа. Это немецкая деревня, там были поля с картофелем и помидорами. Это было от Одессы недалеко, и туда ходили трамваи 29 и 13. И вот мы взяли ведра и поехали. Доехали и пошли на помидорное поле. Все поле было красное от помидор, и никто их не собирал. Набрали полные ведра помидор, пошли к трамваю на остановку. Сели в трамвай, и только он двинулся как в трамвай начали лететь снаряды. Но пронесло, ни один снаряд не попал по трамваю. Привезли помидоры домой, была радость, хоть что-то есть острое. Вообще фронт приближался все ближе. Иван уже не стал работать, хлеб уже не стали в магазинах продавать, а продавали уже сухари. Вода в Одессу поступала с Белявки. Белявку бомбили, а потом вообще захватили, и воды в водопроводе не стало. Колодцев нет. Но водопроводная станция, где производилась очистка воды, от нашего дома не далеко. Ходили с ведрами и стояли в очередь. Бомбить стали меньше, а уже обстреливали Одессу снарядами. В конце сентября или в начале октября зашли в Одессу немцы. Как это случилось: не слышно уже было выстрелов и бомбежек. И вот пробегают к нам соседи с соседних домов и говорят, что уже румыны на улице, и пошли мы смотреть. Едут на подводах с большими колесами, запряженные лошадьми солдатские подводы (каруцы по-молдавски). На вид как цыганские шатры с брезентовым верхом. Еще части пеших солдат. Все грязные, да еще они черные, неряшливые, страшные. Люди стоит и смотрят, и потихоньку говорят – вот это так завоеватели, да это же цыгане. Это шли со стороны Молдавии румыны. В последующие дни стали ходить по квартирам. Говорили когда заходили что ищут оружие и коммунистов, а сами брали что видели в квартире. В Одессе в катакомбах скрывались партизаны. Катакомбы – это выработки под землей, где в свое время резали камень (ракушечник), из которого в Одессе и в окрестностях строили дома. Одесса вся построена из этого камня. И как только вошли немцы и румыны в Одессу, партизаны взорвали их штаб, а рядом повесили красные флаги. И сразу же наутро был окружен район, где это случилось, и взяли много заложников, которых, говорят, расстреляли около моря. А у нас на переулки, где мы жили, были сделаны две виселицы, и повешены 2 человека, для устрашения народа. Мы старались не выходить со двора. Сразу везде вывесили объявления, чтобы евреи и коммунисты регистрировались в полиции. И стали всех евреев забирать. Солдаты ходили по домам и отправляли с вещами в тюрьму. А в тюрьму дорога шла по водопроводной улице, т.е. рядом с нашим домиком. Как-то мы с Люсей осмелились и пошли посмотреть на базар, что там продают, а продавать никто тогда ничего не продавал, а меняли вещи на какие-нибудь продукты. Денег еще не было, потом уже появились марки (оккупационные). И вот что мы увидели: стояли люди, кто с чем. Подходит немец, «культурный», чистый, хватает еврея и бьет. Тот падает, немец его ногами… Нос разбил, кровища, все лицо побито. Мы с Люсей испугались и скорее бежать домой. Как тогда жили, что ели, я ничего не помню. От мамы мы ничего не имели. Люба везде ходила, все узнавала можно ли попасть в Ильинку, где была мама. Наконец мы узнали что можно, вода сошла и можно обходным путем попасть в Ильинку и узнать как там мама с Верой и Колей. Люба идет в Ильинку. Оказывается, мама живет в своем доме, в новом. Сделала, т.е. сложили с кирпича русскую печь и плиту, и привела в порядок дом. Люба с Ильинки принесла картошку, свеклу, лук. У нас во дворе поселились румыны с лошадьми, ведь конюшня пустая, и живут они где была шорня. Румыны ходят по квартирам, все ищут евреев, и все их, бедных, куда-то отправляют. Мы живем как на луне, ничего не знаем, никто не работает, кое-как перебиваемся. Я тоже ходила в Ильинку, но никуда по деревне не ходила, все время сидела дома. Колька Остапчук, сосед, принес книжку и я читала. Всех ребят кто со мной когда-то учились в Ильинке, в армию не брали – были еще молоды. Те кто учились в Одессе тоже были все в Ильинке. Я там была недолго, ушла снова в Одессу. Зимой пришел с плена отец. Шел пешком от Смоленска, еле-еле живой. Пожил немного в Ильинке и приехал снова в Одессу, т.е. домой. Было страшно жить. Все люди остались без работы, без средств к существованию. Начали многие торговать, кто чем мог. Стали в городе появляться пролетки, запряженные лошадьми. На них ездили торговцы, румыны и немцы. Транспорта – трамваев и машин – было мало. Русские немцы стали привилегированными лицами. Немцам дали специальные паспорта, «аусвайсы», они могли торговать, открывать магазины и всякие ларьки. Весной стали брать на принудительные работы на дамбу. Надо было думать как-то устраиваться на какую-то работу. Люба уехала в Ильинку к маме, там садили огород, и, вообще, там работали. Коля и Вера тоже там были. Папа временами был там, иногда приезжал в город. -

Иван тоже был то в деревне, то в городе. Стали понемногу работать кондитерская фабрика, консервный завод. Папа продал свое пальто на меху и золотые деньги, которые еще сохранились у нас – две монеты. Купил лошадей, взял площадку, во дворе у нас их было навалом, и стал заниматься извозом. Иван тоже стал работать с ним на площадке. Подвозили людям всякие грузы. Я была дома. Купили поросят, поместили их в конюшне, сделали загородку. Кормили и поросят и коней в основном брагой. Брагу брали в соседнем дворе, где женщины гнали с кукурузной муки самогонку, вот там и получалась брага. Брагу мы с Валей Складановской носили баками, емкостью около двух и трех ведер. Вот так и кормили свиней и лошадей. Осенью 1942 г. я устроилась на работу на кондитерскую фабрику, в разнорабочей в карамельный цех. В это же время на кондитерской фабрике работали Мария Пашенко и Люся Сказкевич, мои подруги. Они жили недалеко от нас. Мария работала в шоколадном цехе, а Люся в дрожжевом. Там мы работали недолго, месяцев 8-9. Платили нам около 100 марок в месяц. Весной работы стало мало, не было сахара, и нас сократили. Директором на фабрике стал Хлебодаров. Хлебодаров до войны был инженером по технике безопасности. Он на Дерибасовской открыл магазин, где продавались конфеты с фабрики. Одесса входила в состав Транснистрии - румынской части Украины. В Румынии в это время правила королева Елена и наследник Михей, но фактически правил Антонеску.

Весной 1943 г. перед Пасхой в Одессу приезжала королева Елена, и приходила на кондитерскую фабрику. В это время рабочие фабрики не работали, по случаю Пасхи. Нас с Люсей попросили, чтобы мы всех рабочих известили, что надо прийти на работу, потому что на фабрику приедет королева Елена. После посещения королевой фабрики, по ее распоряжению, всем работникам выдали по 100 марок. Я Елену на фабрике не видела, а видела в центре города, вместе с сыном. Она была высокая, пожилая, на вид худая и в целом какая-то несимпатичная. Сын был совсем еще молодой: красивый, высокий, стройный, волосы темные. Это было в апреле. В мае фабрика не стала работать на полную мощность и нас сначала послали ремонтировать ящики, а затем совсем уволили. Я в июне поехала в Ильинку проведать маму и посмотреть как там. Папа уже был в Одессе, купил лошадей, отремонтировал площадку, и стали они с Иваном заниматься извозом. Я занималась хозяйством – была свинья с поросятами и кабан. Я с Валей все носила брагу, кормила свиней и лошадей. Я даже ходила на базар, носила в сумке поросят на продажу. Удивительно, но мне это удавалось. Приблизительно где-то в июле мы все трое устроились на работу на консервный завод им. Ворошилова, который был расположен на нашем переулке. Мы все работали на очистке зеленого горошка, потом на переборке фруктов: вишни, абрикосов, яблок. Еще сушили абрикосы на электросушилках. Зеленый горошек наверху закатывали в поллитровые банки. Мы работали в подвале. С абрикосов варили джем, тоже наверху, только в другом отделении. Там работала наша соседка, тетя Таня, в окно нам подавала джем, чтобы поесть. А работали мы трое: Мария, Люся и я. Валя торговала на базаре всякой ерундой. Что привозили немцы. После фруктов переходили на обработку кур и гусей. Что дальше с ними делали мы не знали, их увозили. Говорили, что на заводе еще делали фаршированный перец и консервы с капустой, но доподлинно нам это известно не было. Летом 1942 и ближе к 1943 все как-то устроилось. Стали работать кинотеатры. Мы с Люсей стали ходить в кино в город, начали встречаться с ребятами с возникского переулка, и с нашего. Стал приезжать с деревни Михаил Лесков, т.е. мой молодой человек. Мы часто стали с ним встречаться и переписываться. Он был очень хороший парень, начитанный, культурный, вежливый, и очень, как мне казалось, был влюблен в меня. Он всегда пел «Очи черные, очи жгучие». Очень много напевал песенок Есенина, много читал на память, мне это очень нравилось. Вообще о нем у меня самые лучшие воспоминания. Как жаль, что люди не ценят друг в друге все самое хорошее, что в них есть, и вспоминают об этом очень поздно, к сожалению.

Ольга Ивановна Ковальчук, июль 1943 г.

На консервном заводе мы работали до самого освобождения Одессы от оккупантов. Перед уходом немцев нам на заводе дали по нескольку коробок консервов и рассчитали нас, дали зарплату. В Одессе все время перед освобождением от оккупации была паника. Ходили слухи, что остались в Одессе только немцы, и они обещают устроить Варфоломеевскую ночь, устроить погром жителям города. У нас во дворе стояли военные машины, а в них много бочек с бензином. Мы все молодые девчонки и парни не находились дома. Иван ездил на площадке, его взяли немцы и заставили увезти груз. Иван приехал домой и стал отцу рассказывать, что его заставляют вести груз с города, иначе заберут лошадей. У нас на квартире был немец из числа тех, что стояли во дворе, он был с Польши и разговаривал на русском. Он сказал отцу чтобы он ехал сам. Если поедет Иван, то его могут увести в Германию. Отец поехал сам, а через несколько дней пришел пешком с кнутом, а лошадей забрали. Лошади были очень хорошие, мы их кормили брагой. Немцы во дворе еще стояли несколько дней. Я еще выпустила интересное – мы зарезали свиней, а сало и мясо посолили и спрятали. На фабрике растаскивали склад, где была разная крупа, мука, сахар и еще разные продукты. Я туда не ходила а отец пошел, но там уже ничего не было. Он принес мешок ячневой крупы. Во время отступления было снова много взрывов и уничтожения оборудования и зданий. Был сожжен элеватор на заставе и в порту. Жженое и прокопченое зерно потом перерабатывали на муку, и такой хлеб мы потом ели еще почти год.

Освободили Одессу в ночь с 10 на 11 апреля 1944 года. У нас пострадала квартира. Стекла все были выбиты, штукатурка на потолке вся обвалилась. Немцы с нашего двора уехали ночью, а утром уже зашла наша армия. Ночью в ворота стучали, но мы не открыли, боялись, что вернулись немцы. Прошло несколько дней и объявили по радио, чтобы все шли на работу, на те предприятия, где работали. Нас с Люсей послали к строителям на восстановление здания детского садика, там мужчины штукатурили, а мы готовили и носили раствор. Там проработали около двух месяцев. Мария узнала, что их институт вернулся с эвакуации, и пошла туда, ведь до войны она проучилась уже два года. Она узнала, что в мукомольном институте есть подготовительные курсы. Я в июле на следующий день пошла туда с документами. Документы у меня посмотрели и сказали, что меня зачислят не на подготовительный курс, а сразу на первый. При оформлении нас набралось человек двадцать. Мы немного поработали на уборке здания института, а потом нам выписали командировки, дали денег, и мы поехали в Добрянский район на уборку урожая. Я не знаю какая это область, Одесская или Николаевская. Нас привезли в деревню Добрянку, разместили по два-три человека на квартирах. Часть из нас послали на проработку зерна пшеницы, часть работали возле комбайнов. Нам давали домой хлеб и молоко, в обед привозили еду в поле, километра два-три от деревни. После обеда мы немного отдыхали, так как было сильно жарко. Недалеко была речка Синюха, вот в обеденный перерыв мы и ходили купаться и есть шелковицу. Возле речки был одинокий домик с садиком. Там мы и ели шелковицу, а однажды решили полакомиться яблоками. Сосед увидел и спустил на нас собаку. Мы с подружкой Люсей Грищенко убежали и бросились в воду, чтобы нас не узнали. С Люсей мы и жили вместе, на квартире у одной бабушки. Работали мы на уборке месяца полтора, к сентябрю вернулись в Одессу. Когда мы уезжали с Добрянки нам дали муки килограмм по 15-20 и немного картошки, отвезли на станцию и мы отправились домой. Ехали снова в товарном вагоне, подробностей не помню. Приехали снова убирали аудитории – мыли полы, окна двери, столы, готовили помещения к началу занятий. В институте было 2 факультета: механический и технологический. Мы, все кто был на уборке, были технологи. Технологов была еще одна группа. Наша группа была под номером 155. Нам выделили аудиторию 323 где мы занимались если были отдельные занятия. На первом курсе были и общие лекции, где занимались все технологи и даже, иногда, и механики. Проходили они в аудиториях в виде лекционного зала с кафедрой для профессора или преподавателя. Начали мы занятия с диктанта. Были у нас предметы: история партии, высшая математика, химия, начертательная геометрия, физика, английский. В первом семестре было четыре экзамена. Я сдала три на пять, а один на четыре, и получала повышенную стипендию в размере 175 рублей. Закончился первый курс. 9 мая должны были сдавать экзамен по истории партии. Это было воскресенье. Пошли в институт и там узнали, что войне конец. Сразу была торжественная часть, и дали нам по карточкам халвы по полкилограмма. Затем пошли мы – Мария, Люся и я – в город. Прошли по Дерибасовской. Народу было везде много, все ликовали. Обратно пошли по Ришельевской. Там к нам подошел лейтенант, познакомиться. Он служил в железнодорожной милиции, это около нашего дома. Я с ним начала встречаться. Я ему сразу понавилась. Звали его Николай. Затем Мария тоже познакомилась с парнем, тоже лейтенантом из железнодорожной милиции, который жил в соседнем дворе. Он хотел на ней жениться, но получилось так, что он поехал в командировку, попал на мину и погиб.

Ольга Ивановна Ковальчук (в центре), 1946 г.

Итак, сдали мы экзамены, их было шесть. После экзаменов послали нас в колхоз полоть овощи: морковку, лук, свеклу. Приехали домой, еще недели полторы работали на разборке заваленного здания института. За это нам дали талоны на обувь – босоножки. Остальное время каникул занимались своими делами. Да, еще забыла – в мае много военных было в Одессе, и много было свадеб. На одну меня и пригласил Николай, у него женился друг. Жили они на Чижикова, возле железнодорожного вокзала. Невеста была подружкой Марии, учились вместе в финансовом институте. Немного погодя еще одна подруга Марии вышла замуж за военного. Отец работал на фабрике, его послали в Большую Акарту, это недалеко от Одессы. Это была немецкая деревня, а они почти все уехали в Германию, и остались дома пустые, земля не обработана. Вот там и сделали подсобное хозяйство для фабрики. Отец сначала был рабочим, а потом стал заведующим. Там с папой был Коля и мама. У них было хозяйство: коровы и свиньи. Сама деревня красивая – широкие улицы, много зелени. Выращивали там кукурузу и различные овощи. Там было близко море, я ходила купаться, но папа с мамой жили там лето и зиму. Весной под подсобное хозяйство выделили другой поселок, «Малая Акарта», и папа снова начал все сначала. Надо было обживать дом, перевозить все хозяйство и, конечно, обрабатывать землю. Я не знаю, что они там сеяли и садили. Я видела только поливную капусту. Там деревня была маленькая.

Иван Ковальчук и Евдокия Петровна Ковальчук