175 лет назад по дороге из Чечельника к Балте подъезжал выдающийся польский писатель и общественный деятель Юзеф Игнацы Крашевский. Каким увидел он город? Об этом мы можем узнать от самого писателя: ведь он записал и опубликовал свои впечатления - случай сравнительно редкий среди большого числа проезжавших через Балту путешественников.

Несколько слов о самом писателе.

Особое место в наследии Крашевского занимают публикации краеведческо-этнографического направления. Среди них – «Воспоминания Одессы, Едисана и Буджака» – книга, написанная по материалом дневника его поездки 1843 года (с 22 июня по 11 сентября): писатель отправился из своего имения на Волыни в Одессу на морские купания, собираясь поправить пошатнувшееся здоровье.

Крашевский ехал на юг конным экипажем по направлению Гродек–Старый Константинов–Тульчин–Чечельник–Балта–Одесса. Среди интереснейших заметок автора о селах и городах, которые он посетил, этнографических зарисовок и разнообразных сведения о быте той поры, а также исторических экскурсов, в книге есть и описание Балты – оживленного центра на перекрестке торговых путей, являвшегося своего рода воротами в бурно развивавшийся южный край. Дополняют его хранящиеся в музее Крашевского в Романове в Польше дорожные рисунки автора.

Так какой же увидел Балту Крашевский? Опуская приводимые в книге и известные по множеству других публикаций исторические материалы о Балте, переданные писателю известным историком Скальковским, предоставим слово самому Крашевскому (перевод с польского, с небольшими сокращениями).

"Из Чечельника едем местностью все менее лесистой, лишь с редкими дубовыми зарослями и пятнами кустарников вдали; огромные разноцветные поля окружают тракты вокруг, желто, бело и зелено нарезанные на полосы и клины. Кое-где овраг, в овраге село, но и села, приближаясь к Балте, все реже. Маленькие корчмы, плохо построенные из дерева, по-видимому, из вместе поставленных палок, глядя на которые охватывает страх, чтобы первый же порыв ветра их не обвалил. Пусто на широких полях, лишь тени облаков, перебегающих небо, передвигаются по тем огромным просторам, заросшим чертополохом и злаками. В этой местности уже была кукуруза, блестевшая своей темной листвой – люди ее как раз окапывали, что тут называется «прашуванням»…

Наконец несколько десятков ветряных мельниц, больших и маленьких, точнее, по выражению тетки нашей, «стадо мельниц», причудливо размахивающих четырьмя, шестью и восемью крыльями, одно влево, другое вправо, что, неведомо зачем, как бы дразнит смотрящего. На лысых взгорьях слева показывается вроде предместья; редко рассаженные домики с серыми крышами, белыми стенами, и вокруг каждого – садики разными зигзагами убирают те взгорья как вышивкой на воротнике. Внизу показывается город Балта, ранее польское пограничье с Турцией на реке Кодыме, светящийся несколькими зелеными, красными и множеством серых крыш и темнеющих лавок. Воды почти не видно, деревьев мало, вид нагой и печальный. Въезжаем улицами, занятыми и заваленными отовсюду тулящимися чумацкими возами, оставленными по обе стороны валящихся домиков, землянок, еврейских лавок, из которых некоторые уже повалены и без крыш, другие пока выворачиваются и наполовину вросли в землю, другие подпираемы множеством кольев. Одни выкрашены, другие обшарпаны, с отпадающей глиной, которой они были обмазаны – одна улица на бывшей польской стороне (польское поселение называлось, как говорят, Палеевым Озером) ведет вверх к церкви, между еврейских лотков, развалившихся вширь и вдоль, и даже затруднявших проезд. Въехав на гору, недалеко от церкви мы нашли выгоднейшую для стоянки и в целом приличную корчму. Но и тут перед окнами лоточки заняли маленькую площадь, так как вся Балта в таких шалашах, будках, лавках и мелкой торговле, ожидающей чумака, едущего по дороге.

Везде еврей предстает едущему чумаку и искушает его сушеной рыбой, сбруей, колесами, дышлами, мазутом, хлебом, водкой и т.д. На площадке перед церковью - большой холщевый шатер накрывал груды сушеной рыбы, а два еврея, сидя, дремало за обменными столиками.

Кодыма делит нынешнюю Балту на две части, отделяя бывшую Польшу от Турции, и собственно Балту (так называлась турецкая сторона) от Палеевого Озера… На бывшей польской стороне есть костел и церковь; с другой, ранее турецкой стороны, также видно новую церковь с зеленой, по обычаю, крышей куполов и крылец.

С балкона заведения, в которое мы заехали, все лавки, домики и домишки Балты складываются как на ладони, поднимаются лысые взгорья степи за Кодымой, украшенные черными, махающими крыльями, стоящими как бы на страже ветряками. Это первое такое место, где встречаем их столько вместе. Недостаток воды и водяных мельниц есть причина того большого количества ветряков, окружающих села и местечки в степи за Балтой и в Бессарабии. Мельницы эти о шести, восьми и более крыльев, по-видимому, турецкого авторамента (согласно старому выражению, либо «турецкого фасона», если хотите). Один французский путешественник 16 века, Николя де Николаи, в своем интересном описании быта на Востоке также упоминает о ветряках, построенных со многими крыльями. Будто бы на ознаменование старой границы с Турцией, стоят и здесь те ветряки там, где начинались владения полумесяца.

Из прежде польского города съезжаем вниз через тяжелые и тесные улочки, заставленные лавками, шалашами, палатками, под которыми продаются горшки, соль, колесная мазь, копченая рыба и т.п., в прежде турецкую часть города, где, как мы ранее сообщали, господствует другая церковь, а перед ней, как принято, устроено небольшое строение с образком святого покровителя и с вывешенной емкостью для сбора пожертвований от набожных прохожих. Все церкви в степи имеют деревянные либо каменные выставки такого рода.

На этой стороне Кодымы множество также магазинов, очень приличных новых зданий, но много также непостижимым образом по милости Божией держащихся лавок, неизвестно из чего построенных, у которых валятся крыши и стены выгнуты под своей тяжестью.

Тут еще над дорогой для чумаков шиночки, объявляющие себя выставленными перед дверями столиками, полными стаканов, кружек, бокалов, бутылок, а по бокам – маленькие магазины для чумаков же, где – шнуры, колеса, смола и все под рукой, чего, не тратя времени, может захотеть приобрести чумак. Здесь есть очень приличные магазины греков и русских, и их, возможно, с этой стороны реки больше.

На гору взбираемся как всегда, наконец въезжаем на тракт, тянущийся над Кодымой и предместьями Балты… Минуем очень разлогие баштаны и разбросанные изредка по степи хатки. По взгорьям показываются небольшие посевы кукурузы. Это уже была степь, но еще не такая, какой я ее себе представлял, так как в отдалении тут и там, хоть и изредка и понемногу, показывались еще лески и заросли...

Сразу выезжая из Балты видно, что мы в новом краю и определенно отличном, люд местный сам себя от закодымского отличает…

Еще недавно, по рассказам путешествующих, степь так мало была заселена, что, едучи до Одессы, в пути, начиная от Балты, приходилось ночевать в поле под стогами сена: невозможно было доехать до ночлега. В последние несколько лет край сильно оживился и заполнился людьми, возникли слободы обок дорог, ведущих к Одессе вдоль Куяльницкой балки, построено множество постоялых дворов, посажены деревья. Вскоре это будет, может, одной из наиболее оживленных и веселых дорог в мире, если заселение края не перестанет продолжаться…"

Из книги: Kraszewski J.I. Wspomnienia Odessy, Jedysanu i Budzaku: dziennik przejazdzki w roku 1843 od 22 czerwca do 11 wrzesnia. - Wilno, 1845. – Т.1